облако тэгов
Эрик Вюйар: «Если бы я впустил Сталина в свою книгу, это была бы совсем другая история»
https://calendar.fontanka.ru/articles/7389/
цитатаЛауреат Гонкуровской премии Эрик Вюйар побеседовал с «Фонтанкой» о борьбе за свободу, литературе и компромиссе с абсолютным злом.В России в продажу вышел роман «Повестка дня» французского писателя Эрика Вюйара. Книга в 2017 году получила Гонкуровскую премию, то есть признана лучшим произведением, написанном на французском языке. Короткое, в 150 страниц, повествование, — хлесткое, как пощёчина, и по жанру, скорее, ближе к памфлету, чем к роману. Вюйар исследует события, предшествовавшие Второй мировой войне. Вот группа немецких промышленников встречается с Гитлером и Геббельсом, обещая финансовую поддержку нацистской партии. Вот лидер британской Палаты лордов Эдвард Галифакс совершает в Германию «визит вежливости» и не возражает против немецких притязаний на Австрию и часть Чехословакии. А вот в Баварию на встречу с Гитлером приезжает австрийский канцлер Курт Шушниг. Каждый идёт на компромисс, совершает небольшую сделку с совестью. О том, что получилось в итоге, мы хорошо знаем из учебников истории.
цитата— Меня удивило, что в «Повестке дня» ни разу не упомянута фамилия Сталина.— Меня интересовало, скорее, изображение того, как европейские элиты строили отношения с нацистами, и как посредством снисходительности, симпатии, коррупции позволили нацизму установиться. Мне хотелось рассказать эту историю через протагонистов. Во встрече 20 февраля 1933 года меня интересуют не Гитлер, и не Геринг, а сами промышленники. Когда я описываю встречу Шушнига с Гитлером, меня тоже интересует не Гитлер, а Шушниг, в паре «Галифакс — Гитлер» меня интересует Галифакс. А когда я описываю обед Чемберлена с Риббентропами, меня интересуют англичане, а вовсе не немцы. Я не пытаюсь проникнуть в сознание нацистов и понять загадку их психологии. Мне интересен тот мир, к которому принадлежу я, и, к счастью, это не мир нацистов.
Сталин никак не относился к тем европейским элитам, о которых я говорю. Это была другого рода фигура — очень автократичная и изолированная. Если бы я впустил его в свою книгу, мне пришлось бы писать о германо-советском пакте (Молотова-Риббентропа — Прим. ред.), о том тяжелом вкладе, который СССР внес в эту войну, и о том решающем значении, которое сыграли эти усилия. Тогда получилась бы совсем другая история.